На главную страницу

Владимир Кабо, Елена Говор

"Закурите трубку мира!"

...С каждой стороны участвовало по полтысячи человек. Разукрасив себя ритуальными узорами, противники сошлись на равнине. Поединки начинали женщины: в специально очерченном кругу они дрались палицами, мужчины — копьями. Зрители внимательно следили за поединками, осуждая громкими криками нарушения каких-то известных правил. Не потерявшие боевого пыла воины снова выстроились в две линии. Началось всеобщее побоище, продолжавшееся около двух часов.

Это сражение между племенами в районе залива Мортон описал в 1826 году один из сосланных в Австралию англичан Джон Финнеган, случайно попавший к аборигенам и проживший с ними несколько лет. Он сообщил, что в его общине, насчитывавшей около 20 взрослых, двое были убиты, семеро ранены. Кровопролитные распри между первобытными племенами часто возникали из-за женщин. Пожалуй, лучше других о них рассказал бывший английский солдат Уильям Бакли в книге «Австралийский Робинзон» (русский перевод вышел в 1966 году). В 1803 году Бакли был сослан в Австралию и 32 года прожил среди аборигенов юго-восточного побережья (залив Порт-Филлип). Его приняли за недавно умершего соплеменника, вернувшегося из страны мертвых в образе белого человека (это поверье не раз служило причиной теплого приема, который аборигены оказывали белым пришельцам).

Бакли с неизменным дружелюбием относился к туземцам, спасшим его от голодной смерти, но одна черта в их образе жизни постоянно вызывала у него отвращение — это приводившие к смерти ни в чем не повинных детей частые межплеменные столкновения. Родители при рождении девочки обычно обещали ее в жены человеку, принадлежавшему к другой родовой группе. Если же отец нарушал обещание и отдавал дочь другому или ее похищал тот, кому она не предназначалась, неминуемо начиналась вражда.

Бакли, бывалый солдат, знал, как бывает на поле брани. «Но, — рассказывает он, — открывшееся моим глазам зрелище было куда страшнее. Противники походили на дьяволов, вырвавшихся из преисподней. И женщины и мужчины яростно бились, обливаясь кровью, причем женщинам не делалось никакого снисхождения».

Однако о поведении первобытных людей не следует судить с позиций наших сегодняшних представлений. Не надо считать первобытного человека кровожадным по самой его природе. Убийство себе подобного было для него такой же трагедией, а убийца вызывал такое же отвращение, как и в современном обществе, — но лишь тогда, когда убийство происходило в его общине, племени. Как писал Энгельс об индейцах-ирокезах, у них «все, что было вне племени, было вне закона»[1]. Иноплеменник, если только он не родственник, не гость, не партнер по обмену (к таким людям отношение особое), пребывал вне племенного закона и, следовательно, вне закона вообще.

Древние люди признавали подлинными человеческими существами только членов своего племени. Самоназвания многих первобытных племен означают просто «люди», например курнаи, нарриньери. Все остальные, даже если они и признавались людьми, рассматривались как существа более низкого порядка, которым присущи всевозможные пороки и опасные свойства: вероломство, склонность к колдовству, каннибализм и тому подобное. «Нарриньери называли все другие племена Южной Австралии «меркам» — «дикие». Для курнаи соседи были «брадьерак» — «опасные, страшные», а живущие еще дальше — «ядовитые змеи», потому что, объясняли курнаи, «они убивают нас». «Сами себя они называют аним-ха, т. е. настоящими людьми, — пишет Г. Неверман об одном из племен Новой Гвинеи. — Это означает, что все остальные люди являются существами второго сорта и вообще не заслуживают звания людей. С ними можно обращаться как угодно, потому что нравственные законы на них не распространяются. Внутри же своего племени полагается вести себя так, чтобы не причинить никому ни малейшего вреда и в меру своих сил помогать каждому»[2].

Одна из важнейших причин межплеменных столкновений — первобытная собственность на землю и ее дары. Не надо думать, что у неоседлых, бродячих, как их иногда называют, охотников и собирателей не было представления о собственности. Напротив, не только племя имело четкие границы, но и каждая община владела определенной территорией, по которой могла кочевать; у некоторых первобытных народов существовала и семейная собственность на отдельные охотничьи угодья, плодовые деревья и т. д. Земля для первобытных людей — источник всех материальных благ, вот почему они так ревностно охраняли свои границы.

С чужой землей, как и с чужим племенем, были связаны всевозможные поверья: ее населяют враждебные и опасные существа, вот почему люди сами нередко отказываются выходить за пределы собственной территории. «На границах нет никаких условных знаков, — пишет Л. Котлоу о пигмеях Центральной Африки, — но все пигмеи хорошо знают, где проходят эти условные линии... Вам никогда не удастся уговорить пигмея, даже за щедрое вознаграждение, нарушить невидимую границу»[3].

Часто причины военных столкновений коренились в сфере зачаточных религиозных представлений. Нам трудно понять психологию первобытного человека, убежденного, что никто, даже самый дряхлый старик, не может умереть сам по себе. К смерти приводит только злой умысел и колдовство врагов — так считали многие первобытные племена. На западе штата Виктория (Австралия) умирающий называл имена людей, околдовавших его, или это делал кто-нибудь из его родственников, либо знахарь, учитывая собственные симпатии и антипатии. Обычно считали, что виновники — из чужого племени. Тут же снаряжался отряд «мстителей», убивавших подозреваемого, или, если того не могли найти, кого-либо из его соплеменников, так начиналась длительная кровная месть.

Влияние религиозных представлений на возникновение вооруженных конфликтов ученые отмечают у многих народов, находящихся на различных уровнях развития. Нашему знаменитому путешественнику Н. Н. Миклухо-Маклаю даже удалось предотвратить назревавшую войну, вызванную подобными причинами. Во время его второго пребывания в Новой Гвинее (1876—1877) в соседней деревне Горенду заболел и через несколько дней умер молодой, крепкий папуас Вангум. Решено было, что это результат действия «онима» (заговоренного врагами предмета).

Призвав в союзники соседнюю деревню Бонгу, папуасы собрались «безотлагательно отправиться в поход на жителей одной из горных деревень». Но союзники никак не могли «сговориться... в которой деревне живет предполагаемый недруг Вангума,.. — записывает в дневнике Миклухо-Маклай. — Это разногласие, однако, они надеялись устранить весьма простым способом, а именно — напасть сперва на одну, а затем и на другую деревню». На сей раз Миклухо-Маклаю удалось отговорить их от войны. Но через две недели произошла новая трагедия: от укуса змеи погиб младший брат Вангума — 10-летний Туй. Эти события произвели «среди жителей обеих деревень настоящий пароксизм горя, жажды мести и страха». Аргументы, с точки зрения папуасов, были очень серьезны: если немедленно не начать войну, то действие «онима» будет продолжаться и «все жители Горенду перемрут».

Чтобы и в такой сложной ситуации предотвратить войну, Миклухо-Маклаю пришлось использовать все свое знание психологии папуасов. Славившийся своей честностью, он спокойно сказал возбужденным людям: «Маклай говорит — войны не будет, а если вы отправитесь в поход в горы, с вами со всеми, с людьми Горенду и Бонгу, случится несчастье», — и ушел, предоставив их воображению рисовать возможные последствия. Не успел он дойти до своей хижины, как его нагнал один из стариков и спросил: «Не случится ли тангрин?» (землетрясение, что для папуасов было бы большой бедой). Миклухо-Маклай ответил уклончиво, но среди папуасов, считавших, что он сам способен создать сильнодействующий «оним» и даже вызвать «тангрин», начались разногласия. Кончилось тем, что война не состоялась. Однако насколько серьезен был страх папуасов перед «онимом», показывает следующий факт: опасаясь смерти, жители Горенду решили навсегда покинуть свою деревню, что было совсем не просто для них — уже оседлых земледельцев[4].

В первобытном обществе неукоснительно соблюдалась одна из самых жестких моральных норм: обязательное возмездие за нанесенный человеку, а следовательно, и всему обществу ущерб. В обычаях, связанных с местью, ярко проявляется первобытный коллективизм и обусловленное им сознание совместной ответственности. Член первобытного сообщества не воспринимается в этих случаях как обособленная личность с индивидуальной ответственностью за свои поступки. Вина человека — это и вина его близких. Месть за нее — долг родичей пострадавшего. Ответственность за вину и за исполнение долга переносится и на прямых потомков.

Таким образом, каждый член племени был потенциальным защитником его интересов, к этому была направлена и система военно-производственного обучения, которая начиналась в детстве, а завершалась инициацией юношей.

Как свидетельствуют Уильям Бакли и другие очевидцы, в первобытных обществах в войне участвовали и женщины. В Австралии, например, они обидными выкриками вызывали врагов на бой, во время боя всячески поощряли своих соплеменников, а зачастую и сами вступали в него, используя как основное оружие палку-копалку. На Гавайских островах жены помогали мужьям с копьями и камнями в руках. У коренных обитателей Японских островов — айнов во время столкновений женщины сражались с женщинами, а мужчины с мужчинами. В большинстве племен Северной Америки женщины в самом сражении участия не принимали, но активно помогали мужьям, собирая, например, стрелы противника, не достигшие цели.

Как же начиналась война? Существует предвзятое мнение, будто первобытным народам было свойственно коварство и вероломство. Но в Австралии, например, вызов на бой был делом чести: вестники, сообщавшие об объявлении войны, считались неприкосновенными. Известный исследователь австралийских аборигенов А. Хауитт рассказывает об интересном обычае у племени каиабара. Когда оно вызывало кого-либо на бой, посыльный нес специальную палочку, вырезанную в форме бумеранга с раковиной на конце. Если племя принимало вызов, то оставляло этот жезл у себя и сообщало через посланника место и время встречи. Но если они чувствовали себя недостаточно сильными, чтобы отправиться на войту, то возвращали с гонцом палочку, а раковину в его присутствии разбивали в знак того, что считают себя побежденными. Об этом же свидетельствует и фольклор народов Севера. Когда чукчи, нападая, видят неподготовленного к отпору врага, противники обмениваются такими словами: «Если вы еще не готовы, снаряжайтесь! Мы станем ждать...». — «Если так, в три дня будем готовы».

Надо признать, что убийство наибольшего числа врагов никогда не было главной целью первобытных воинов. Многие племена устраивали поединки. Их участники либо сражались до первой крови или до тех пор, пока все зрители не начинали кричать «Хватит!»

Интересны и замирительные обряды. Вот как описывает их Г. Баррингтон — известный английский мошенник, попавший в Австралию с первыми ссыльными. Противники тщательно украшают себя, вооружаются и выстраиваются друг перед другом а две шеренги, причем каждый держит в руке зеленую ветвь, «служащую залогом миролюбивых их намерений». Начинаются продолжительные переговоры, а так как «взаимно бывает некоторое уменьшение в требованиях, то тем и оканчивают они мирный поход свой».

Эскимосы Берингова пролива, если сражение затягивалось, а участники устали и проголодались, размахивали меховой накидкой, привязанной к шесту, в знак временного перемирия, когда все могли отдохнуть и поесть, чтобы затем возобновить сражение. Индейцы племени юта поднимали в знак мира шкуру оленя, У многих индейских племен (оджибве, омаха, сиу и др.) символом мира служила трубка (калумет). Ее обычно приносили специальные посланники в знак того, что предлагается мир. Участники церемонии давали трубку друг другу, каждый выпускал дым, произнося одновременно клятву мира.

Погрузитесь в эту реку.
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки.
Трубки сделайте из камня,
Тростников для них нарвите,
Ярко перьями украсьте,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь, как братья!

— так описывается этот обряд в «Песне о Гайавате». Подобные мирные договоры редко нарушались.

Специальный замирительный обряд у колошей (тлинкитов), живущих у берегов Аляски, описал К.Т. Хлебников, служивший в начале XIX века в Российско-Американской компании. Здесь иногда конфликт решался посредством переговоров и своеобразной платы за убитых, при этом брали специальных заложников мира. «Обе стороны выходят на равнину с кинжалами, мужчины и женщины, и первые... показывают вид наступательный, машут копьями и кинжалами, кричат, вторгаются в середину неприятеля и схватывают избираемого заложника... Тут с криком, изъявляющим радость, исполнение желаний и окончание войны, поднимают его на руки и относят на свою сторону. Разменясь подобным образом, каждая сторона заложника своего содержит лучшим образом... Торжество мира заключается плясками с утра до вечера и обжорством»[5].

В заключение еще один важный вопрос: у всех ли первобытных народов были военные столкновения?.. По свидетельству очевидцев, гренландские эскимосы не знают, что такое война. Более того, они никогда не лгут, не воруют и не ссорятся. Исследователи объясняют такую бесконфликтность экстремальными природными условиями в условиях Крайнего Севера, где адаптация и выживание человека были бы невозможны без соблюдения одного из основных нравственных законов — помощи соседу. Считают, что в Гренландии не могли возникнуть конфликты из-за границ охотничьих территорий: у рыболовов не было таких проблем. Не знали войны ведды, жившие на Шри-Ланке (Цейлон), и кубу на Суматре.

Опубликовано в журнале "Наука и религия", 1987, № 6, с. 62-64.